Когда-то утро в их доме начиналось одинаково.
Евгений вставал рано, гладил себе рубашку, начищал туфли, доедал завтрак на ходу — и всё переживал, что опаздывает.
Татьяна догоняла мужа уже в коридоре, аккуратно выравнивала галстук, целовала на прощание и протягивала его любимый термос.
Старый зелёный термос, с вмятой стенкой и крышкой, которая закручивалась не до конца.
Он возил его с собой на работу, на рыбалку, в командировки и даже однажды на родительский день в лагерь, чтобы угостить сына пирогом, чаем и крепко обнять.
В термосе всегда был вкусный чёрный чай с чабрецом. Без сахара, с запахом времени.
Евгений уходил быстро, почти бегом, оставляя Татьяне стойкое чувство надёжности и уверенности в завтрашнем дне. Иногда звонил из лифта, если второпях забывал ключи. А вечером возвращался домой.
Так было всегда. Пока однажды путь домой не прервался на повороте.
С того дня на работу Женя больше не опаздывает.
Теперь он просыпается рано — и сразу в кресло. Сначала к кухне. Потом — к окну.
Потом — в день, который теперь один не отличить от другого.
Тем утром, 23 февраля, дорога была скользкой. Снег с ветром, поворот, бетонный столб.
В такие моменты сердце словно останавливается. Евгений не успел ни вывернуть, ни притормозить.
А когда открыл глаза — не чувствовал ног.
Потом — всё как во сне: реанимация, операции, титановые пластины, восемь винтов в позвоночнике, дыхание через трубку. Молчание.
Дети сидели возле него по очереди. Сын читал новости.
А дочка рисовала папу гуляющим с собакой, хотя собаки у них никогда не было.
Татьяна варила бульон и приносила его в том самом термосе.
После аварии термос остался в машине.
Полиция потом его отдала. Целый.
Только крышка куда-то потерялась.
Через три недели Женю отпустили домой.
А ещё через три отправили на реабилитацию.
И оттуда он вернулся другим.
Сам пересаживается в кресло. Держит равновесие. Не жалуется. Просто делает, что может.
— Женя снова стал самим собой, — говорит Татьяна. — Только теперь он делает всё сидя.
— Раньше я всё время куда-то спешил. А теперь самому спешить уже невозможно, только если кто-то подвезёт тебя до угла, — говорит Женя и улыбается.
Дочка приносит телефон: «Пап, смотри, видео с Валькой».
Валька — это сосед, с которым они любили играть в футбол во дворе, а теперь он играет с Жениным сыном.
Потому что у Жени с ногами — никак.
Теперь он не выходит во двор. Сидит дома. Смотрит в окно.
И учится снова быть мужем, отцом и самим собой.
Он научился пересаживаться сам. Научился сам варить кашу.
Научился даже не злиться, когда чай проливается,
потому что кружку приходится прижимать к подбородку.
Только вот коляска у него не та.
Большая. Тяжелая. Неповоротливая.
А ему нужна другая. Активная.
Лёгкая. Удобная. Маневренная.
Та, в которой не сидят, а двигаются.
Та, которая не мешает, а помогает.
Та, которая становится не креслом — а продолжением человека.
Стоит такая: 324 800 рублей.
Это много. Особенно если в семье работает только Татьяна.
Но если понемногу от каждого…
Если — по чуть-чуть.
Если сложить наше милосердие, как детали конструктора.
Кто-то оплатит колесо, кто-то — спинку, кто-то — тормоза.
Обод для рук, подножку, ось, подушку, противоопрокидыватель.
Если каждый добавит хоть деталь — соберётся целая активная коляска.
Та, на которой Евгений поедет — в жизнь.
Пару дней назад семья затеяла генеральную уборку во всей квартире.
И нашлась крышка. Та самая, от любимого термоса.
Она всё это время лежала за ящиком, между кастрюлями и детскими формочками.
Дети протёрли её и принесли отцу:
— Пап, смотри, нашлась! Как новая.
Евгений взял крышку в руки.
Взял свой термос и одним сильным движением закрутил крышку до конца.
— Ну вот, — сказал он.
— Теперь можно и в поход.
Если коляска будет.
Благотворительный фонд
"ДАР МИЛОСЕРДИЯ"
Смотрите, как работает даже самая скромная помощь 300 руб. х 100 чел. = 30 000 руб.